Комплектной охотой называлось все множество борзых и
гончих собак, лошадей, охотничьей прислуги, построек для псарни,
конюшен, жилых домов для псарей разных рангов. Большая комплектная охота
была принадлежностью богатых помещиков, так как содержание ее требовало
немало денег. Борзые играли роль главной части псовой охоты; второй,
также важной и необходимой силой, была стая гончих. Комплектная охота
развилась в условиях лесостепного ландшафта, где среди полей разбросаны
некрупные участки леса (острова).
Точных исторических сведений о том, как в нашей стране начиналась охота
с борзой, у нас нет. И не можем мы установить, как она развивалась,
формировалась и совершенствовалась. Есть у нас, как отдельные вехи этого
пути, очень скудные упоминания о борзых, об охоте с ними князей и бояр в
летописях и других литературных источниках. О развитии псовой охоты
приходится догадываться по тому, например, что при Великом князе Василии
III псовая охота его была поставлена широко, были заведены огромные
псарни. Его охота обставлялась очень пышно, участвовали в ней до трехсот
охотников. Очевидно, псовая охота уже тогда приобрела облик столь
известной нам "островной езды" со стаей гончих и множеством свор борзых.
Возможно, что охота у Василия III была отражением многолюдных и
роскошных охот, широко распространенных среди знати стран Западной
Европы, а может быть вкусы русской знати развивались независимо, но в
сходном направлении. Во всяком случае находились князья и бояре,
содержавшие огромные псарни, огромные охоты с множеством борзятников,
выжлятников, с доезжачими и ловчими, руководившими всей охотничьей
прислугой и по существу организаторами всех псовых охот и самой главной
- на волчьи выводки. Истребление волков, кстати сказать, самым
непосредственным образом касалось всех господ, людей высшего общества,
так как все они владели землями, поместьями и как люди, связанные с
сельским хозяйством, а в том числе и со скотоводством, волка считали
своим лютым врагом.
В XVI в. при Великом князе Василии III и при Иване Грозном псовая охота,
несомненно, была распространена, если уж государи Руси занимались ею с
немалым пристрастием. Про царя Алексея Михайловича и говорить нечего. Он
был охоч до всякой охоты, от псовой до голубиной. Поэтому была в немалом
уважении псовая охота и среди бояр, знати и людей, близких к знати. Не
случайно и фон Лессинг потрудился написать для царя "Регул" о псовой
охоте. И Петр Великий, и последовавшие за ним на престол'е императрицы
(особенно Анна Ивановна) тоже держали большие псарные дворы, большие
псовые охоты.
Если царская охота содержалась при некоторых царях не потому только, что
они сами были любителями травли, а и ради полноты дворцовой пышности, то
вельможи не считали псовую охоту обязательным атрибутом своего высокого
положения. Зато те из высшей знати, кто обладал великой страстью к
борзым и травле ими зверя, с не менее великой щедростью вкладывали свои
богатства в охоту, создавали огромные псарни со множеством псарей всех
рангов от ловчего до корытничего и устраивали огромные и роскошные
"съезжие" охоты с участием соседей.
О такой охоте среди произведений старой охотничьей литературы есть очень
яркий рассказ Р. Л. Маркова "Волчиный князь" (рассказ старого псаря),
помещенный в литературных приложениях журнала "Нива" за 1896 год.
Выдержки из этого произведения приведены ниже.
Старый псарь, а точнее, борзятник, в 1829 г. попал со своим барином на
"съезжую охоту" в Польше у пана Тышкевича:
"Пребогатеющий был пан, вроде царька... А еще подошли и именины его.
Съезд... был необыкновенный. Он объявил по всей округе, что охота будет
в Пуще. Ведь вы и сами изволите знать (обращается псарь Семеныч к
слушателю, барину-охотнику), туда с нашей охотою нечего и соваться...
Вот и стали сходиться большие охоты, потому и те паны-соседи богачи были
не абы какие. Это еще не совсем большая охота, коли приходило двадцать
свор борзых, да сорок смычков сочейных.2 А у самого-то у Тышкевича и
сметы не было собакам да народу при них: доезжачим, выжлятникам,
подгонщикам, ловчим да псарям. К тому же и помимо больших охот к нему
собралися и одинокие шляхтичи мелкотравчатые... Кто три, кто четыре
своры привел с собою, а один между ними пан Стоцкий приехал один, как
перст, да и на своре у него было всего два кобеля: сероухий длинный, да
муругий Грубиян, здоровеннейший кобель широкозадый. И лошадка под паном
Стоцким была не мудреная, и сам-то он из себя непоказной...
. . . Глядя на его скудость псари-то панские взялись смеяться над ним, а
он прямо и запустил большим козырем и по псарям, и по всем охотам, да и
самого Тышкевича прихватилтуда же.
"Эх вы, - кричит, - такие-сякие, тоже хвалятся... а того не знаете, что
если и все ваши охоты продать, да и вас туда же на придачу, - так и то
не хватит купить одного моего кобеля, хоть бы вот этого Грубияна! Жив, -
кричит, - не хочу быть, ежели изо всех ваших охот хоть одни ноги
поравняются с моим кобелем!"
А на тот грех вышел к нам панский дворецкий да и услыхал эту похвальбу.
Он и поставь себе в обиду, что над его паном мелкий шляхтич насмехается.
Теми же пятками побежал он во дворец... "Так и так: шляхтич Стоцкий. ..
осрамил... А все господа (за обедом.- В. К.) были уже в переборе. Даже в
лице переменился Тышкевич... ударил золотой кубок об пол, закричал во
всю голову... Паны повскакали, стали было и шаблюги свои вытаскивать...
немного не дошло до ножей. "Веди сюда Стоцкого и кобеля его тащи во
дворец!"
... В один секунд их поставили перед его (Тышкевича.- В. К) очи. И
точно, кобель сильно хорош был, словно из чугуна вылит. Однако господа
стали спорить. Кто кричит: "Моя сука лучше!", кто свою свору выставляет.
Один говорит: у Грубияна голова велика; другие кричат, что у него задние
ноги коровьи, а иные, прихмелевши, и невесть что кричат.
Стоцкий же запустил руки за кушак кунтуша, задрал усы кверху, да и ходит
петухом... вдруг подскочил к Тышкевичу, как взялся себя в грудь кулаком
колотить да кричать! ... Если хоть одна собака ваша поравняется на зайце
с Грубияном, али прежде моего завалит матерого волка, я, - говорит, -
согласен, чтобы и самого меня затравили собаками, и лишусь я фольварка и
своей шляхетской вольности. Только и вы, господа, выставляйте заклады
какие следует!"
Через какой-нибудь час вся усадьба, да и все местечко пана Тышкевича
тронулось в поле, куда повели свор до сорока лучших собак и повезли
садок с зайцем. Заяц тот был не абы какой, а такой бегун, что уже два
года ото всех собак отыгрывался, ... резвяк да увертник! Его еле-еле в
тенета поймали. Поставили садок на жнивьях, сравняли охотников
(борзятников), а паны верхами - во они куда отъехали, чтобы им виднее
было; и паночки, кои верхом, кои в каруцах2. Смотрим, и пан Стоцкий
трусит рысцою со своими кобелями... словно его не касается.
Скомандовали: "раз, два, три!" и пустили зайца,... как крикнули на него,
ухнули, о боже мой милостивый!- воскликнул старый рассказчик, охватив
голову руками. - Чисто вроде анчихриста понесся заяц! Собаки вложились
за ним со всех свор, кучей спеют к нему... Сперва и стали было спеть,
особливо панские... одна сука половая - и-их, удалая! - дальше всех
откатилась, совсем было угнала'... да пронеслась. А там еще два
кобеля... совсем было прнсунулись к нему... нет! Куды тебе! ...
завольничал, куцая шельма, ничего в резон не принимает. Протравили!
Срам! А заяц стал подхватывать к кустам... без угоночки ото всех свор
отыгрался! Глянул я так-то, а Стоцкий своих кобелей и пускать не думал,
сидит в седле, пригнулся, закуривает трубочку. Все так и дались диву.
Заяц чуть виден и все сорок свор за ним веревочкой вытянулись. Тут
Стоцкий и показал удаль. Долго, батюшка, я на свете живу, - восторженно
воскликнул Семеныч - насмотрелся, живучи на свете, - но такой оказии по
сие время не видал! Только гикнул Стоцкий - и пропал! И откуда что
взялось, до сих пор понять не могу. Лошаденка его соколом сорвалась с
места - и нет никого! А оба кобеля, ухо в ухо, рядом лезут, уже взялися
обходить передних собак... всех пересчитали. А Грубиян сильно зазлобился
и стал резво выдвигаться из-за сероухого. Да и заяц на одних задних
ногах несется, словно на крыльях летит. Совсем злыми ногами стал Грубиян
допрашивать его, подобрался, разом добросился и вздернул кверху
(русака.- В. К.). Тут уже всякий мог понять, кобели Стоц-кого с ушей
оборвали всех собак, а особливо Грубиян. Один пан с великой досады тут
же застрелил пару лучших кобелей, а пан Тышкевич... за Грубияна давал
пятнадцать тысяч чистою монетою и любую свору в придачу. А Стоцкий
только в грудь себя колотит да кричит: "Легче мне жизни лишиться, нежели
такого сокровища! . ." .. .Паны взялися... Стоцкого величать, пьют,
гуляют... Так всю ночь и прокружились с ним.
Наутро пошла охота в Пущу, верст за двадцать. Обоз и фургоны раньше были
там, кричане давно были расставлены, где следует, и тенета протянуты
поперек леса. Несколько стай гончих с их доезжачими, выжлятниками,
отхлопщиками тоже стояли в разных местах. За главного доезжачего
объявили Крюка, что шел при стае самого Тышкевича.
... Охота вышла на славу: зайцам и лисицам сметы не было, захватили и
коз диких порядочно, двух оленей, лося, молодого зубренка, трех кабанов,
а об волках и толковать нечего. .. Стали станом на полях, разбили
палатки, распалили костры и началось гулянье-пированье. А тем временем
Крюк донес, что недалече в острову он ночью подвыл волков, откликнулись
три матерых и два прибылых.
Чуть утро - охота уже была на месте. Верховые борзятники в два ряда
обсыпали отъем, и пошла потеха. Барин тоже и меня взяли. Ну и я стал на
внду его милости, по левую руку. Хорошо затаился в гущавинке со своей
сворой, в кусточках как раз проти лазу. Все, что было в отъеме, выбрали:
и лис, и коз - лес словно веничком подмели. И волков взяли: двух матерых
и двух прибылых. Одного прибылого и мне довелося припять на зубах своей
своры - лихо растянули собачки его, как перчатку. Пан Тышкевич ударил в
рог, подал сигнал па обед. Стянулась охота к становищу... Глядь -слух
прошел, что пан Тышкевич осерчал на своего доезжачего, на Крюка.
"Что это значит, - кричит, - ты же хвалился, что волков матерых трое
откликнулось, а заторочили всего двоих?"
Прямо и приказал ворочаться с охотою на прежнее место, а гончим в
подмогу дать еще сорок смычков из запасных. Конечно, все удивились: что,
дескать, искать в том отъеме, когда ничего нету - гривенник брось, и то
был бы виден... Однако дело-то вышло иначе. Крюк опытный доезжачий был,
взял главную стаю да и завел совсем с другой стороны - из самого гу-щара,
где была приболоть, бурелом, да гущарь страшенный, от самого заразистого
места. И не успел сделать напуск, как гончие захватили, помкпули и
повели по горячему, а там перевили голоса и почти от напуска вся стая
залилася по зрячему. Даже сердце захолодало у меня... Нешто в пустом
острову можно так-то гонять?
Прибылые волки иногда твердо держатся к своему месту... Иной раз в лесу
стая совсем сгоняет прибылого, а он ни разу не высунется в поле к
борзятникам. Будь то переярок, он бы сразу полем куда-зря норовил бы
проскочить в чужой остров, а уж матерый - дело другое: тот редко даст и
два-то круга, а больше со второго норовит, как бы ему слезть куда-нибудь
в поле и нехорошим, плохим лазом -по гриве лесной, по порубке, абы
перевалиться как-нибудь.
А тут на-поди! Кто-то сидит середь леса да и шабаш!... Помру, а того дня
не забуду! И остров-то был голосистый, да уж и стаи были подобраны под
голоса на славу... По лесу словно серебряные гусли играют, и каждый
человек не может слышать той музыки простым сердцем. Глядь, из опушки
выскочил подгонщик. Лица на нем нету, кричит мне: "Беда! Крюк сказывает,
что напоролись на Волчиного князя!" Дюжины две гончих уже перекалечены,
бегает по своему следу и давит отсталых. Крюк сам, вишь, видел, как тот
волчище перекусил ногу двум выжлецам и заскочил в тайник да и прогнал
невесть куда.
"Добавили в лес еще стаю смычков полсотни, т. е. сто собак. А из лесу
опять подали голос: "Беда! Давайте подмогу".
... Еще часик - уж который! - прошел. Заиграли по лесу гусельки
звончатые! Слышу совсем близкий гон... обвела стая кого-то по логу,
снеслась было, - и заревела вся в один голос то вплотную ко мне, то со
слуха уйдет... Похоже было: какой-то сильно огромный зверюга хорошо
обложился в лесу, Да сам садится на свой же след и гоняется за собаками.
Слышу, подают голос: "Береги!" и в ту же секунду совсем против меня,
почитай, вся стая, ревя в один голос, вывалилась из лесу на поле и силом
выпихнула невиданное чудище... Зверюга был белый, не в меру лохматый, а
под животом в красноватой желтизне. Велик же был - упаси, царица
небесная! Видал я бирюков, но перед этим и матерые показались бы
щенятами.
Как завидели его борзые, так и оторопели. Молодые закинули головы кверху
и завыли на страшные голоса. Однако немало кобелей бросились к нему со
всех свор, потому что, ви-демши такое дело, все борзятники стали
сваливаться к одному месту...
Кинул я свою свору, гляжу, а впоперек им уже режут два муругих кобеля из
своры самого Тышкевича, а за ними полным карьером валят и господа, и
псари, да и все своры черкают кто откуда, как есть все поле захватили.
А был не прост зверь, но сам Волчиный князь. Потому все своры, как
доспели до него, осыпали его даже кругом, но ни одна не поскоромилась,
даже не присунулась...
Улю-лю! Улю-лю! .. а они не берут. Беда, да и только! Улюлюкают, травят
- ни одна! Волк сидел, сидел, приподнялся да и пошел, прямо лбом на
собак полез. А те - во все стороны от него... Глядь, из-за угла леса
Стоцкий заскакивает и уж куда лихо спеют оба его кобеля. Как завидели
они волчище и заложились во все ноги. Только Грубиян опять вынесся
вперед, прутко приспел он и сразу вклеился волку в правое ухо мертвою
хваткой. Лязгнул волчище зубами, словно крюком железным подхватил
Грубияна за пах и сразу вывалил ему черева наземь. Однако в тот же миг и
еще два черных кобеля влепились волку в гачи, а там уже и все взялись
мясничать: кто - в шиворот, кто в щипец, кто в пахи, мой Удар тоже
прихватил в ухо, чей-то муругий кобелище даже и в глотку - насилу -
насилу-то завалили ногами вверх - словно муравьи кишат над волком
собаки. Однако и волчище справился скоро; сперва приподнял зад, а там
так тряхнул кобелей, что все разлетелись как рукавицы. А мою суку клыком
снял со своего паха - так и разворотил ей лопатку. Но и тут ему Грубиян
не уважил, совсем зазлобился, ощетился весь, трясется, своими же ногами
в своих кишках путается, а со зверюгою на грудную схватился. Страшно
мотал его Волчиный князь туды-сюды, а Грубиян впился словно клещук.
Видемши это и другие накинулись... А тут сам пан Тышкевич слез с лошади
и принял волка - прямо под левую лопатку засадил свой ножик...
А Стоцкий?...
Как уходили Волчиного князя, псари разогнали собак арапниками, тогда и
Грубиян приподнялся с земли, прямо и пошел к хозяину и правилом виляет,
а кишки за ним волокутся по грязи. Как глянул Стоцкий на своего друга,
прямо и вдарился оземь замертво..."
Такую картинность, яркость и страстность имела большая псовая охота.
Автор рассказа "Волчиный князь" Р. Л. Марков еще включил в свое
занимательное повествование элементы романтики, придающие оттенок
героизма борзой собаке и делающие рассказ еще более интересным. Уместно
дать сведения о комплектной псовой охоте и островной езде в, так
сказать, "деловом ключе", рассказать, как организовывалась псовая охота
в России во второй половине XIX столетияЭто был конец ее существования.
О комплектной островной охоте тем более нужно дать основательное
представление, что о подобной охоте у галлов писал еще в I в. н. э.
римский писатель Арриан, и, значит, система выставления гончими зверя из
леса на открытое пространство под своры борзых действовала два
тысячелетия, а может быть и больше.
Очень реально писали о последнем этапе комплектной псовой охоты Н. Н.
Челищев в книге "Борзая" (1929 г.) и Г. Д. Розен в статьях,
опубликованных в журнале "Природа и охота" (1888 г.). Особенно отчетливо
представляется псовая охота русских помещиков в статьях Г. Д. Розена. Он
дает даже конкретные сведения о величине расходов, которых требовало
содержание комплектной псовой охоты в конце XIX столетия, о размерах
псарни и о необходимом штате псарей. Г. Д. Розен пишет о расходах по
охоте, которую держал сам, и о штате служащих у него охотников:
"жалованье доезжачему - 360 ,р. в год; выжлятнику - 75 р.; борзятникам
двум по 60 р. - 120 р.; борзятнику третьему-120 р.; корытничему - 72 р.;
365 пудов овса для собак-182 р. 50 к.; овес для лошадей - 255 р.; мясо
для собак (конина) - 100 р.; непредвиденные расходы - около 500 р.;
всего- 1785 р."
Г. Д. Розен заключает эти подсчеты такими словами: "... как видите,
расход не так уж велик, а охотился я приятно и весело..."
Если учесть разницу между рублем 1888 г. и современным, то станет ясно:
"расход не так уж велик" - это точка зрения человека настолько богатого,
что его не смущает такая весьма значительная трата. Однако эти почти 2
тысячи рублей в год были необходимы для содержания охоты очень скромных
размеров. Ведь если в охоте всего лишь три десятка борзых и гончих, то
стая гончих в охоте Розена состояла не более чем из шести смычков (12
собак). И скромность охоты Розена особенно видна на фоне мнений Н. Н.
Челищева, который писал, что в псовой охоте "стая...должна быть никак не
менее 7 смычков (14 собак). Менее этого количества может быть только при
охоте на зайцев и лисиц, по волкам же меньшая по количеству стая
недопустима".
Очевидно, если такой помещик, как Розен, и был богат, то все же через 27
лет после освобождения крестьян и потери помещиками даровых работников
он вынужден был в известной степени ограничивать свои траты. Во всяком
случае теперь, почти через 100 лет после Розена, отчетливо видно, что
даже самая скромная комплектная охота стала дорогим удовольствием,
доступным очень немногим помещикам, а большинство тогдашних помещиков -
любителей борзых переходило в разряд "мелкотравчатых".
Порядок и характер подготовки к охоте и производство самой охоты
изложены Г. Д. Розеном толково и тщательно, что дает хорошее
представление об этом сложном и увлекательном деле. Очень важной для
успеха охоты являлась подготовка гончих и борзых собак.
За месяц до "езды" (т. е. охоты) борзым меняли летний корм на более
питательный, увеличивая количество мяса. Прогулки делались
продолжительными и обязательно при верховых, а не пеших, как летом,
охотниках. Старались ездить такими местами, где можно встретить зайца,
чтобы кроме прогулочного бега у собак была и скачка, и вообще
предоставлять им как можно больше возможностей движения. Утренний корм
понемногу уменьшали и приучали борзых есть один раз в день "до отвала"
на вечерней кормежке. Во время осенней езды борзых перед охотой не
кормили по системе, принятой Г. Д. Розеном, однако по методу П. Н.
Челищева, хотя и немного, но кормили густой овсянкой с мясом утром.
Подготовительная тренировка продолжалась месяц до 1 сентября (14
сентября по современному календарю), не пропуская ни одного дня. За это
время борзые сбрасывали лишний жир, движения их становились особенно
легкими, а скачка резвой.
p.s. При
копировании материалов и фотографий активная ссылка на сайт обязательна.
